Он смирился с искусствоведением?

Отдельная история. Когда я пришла учиться уже в университет, папа, кажется, не совсем понимал, что я изучаю. Через какое-то время он меня спрашивает: «Ну и где твоя скульптура?» – «Папа, но я не делаю скульптур. Если бы делала, у меня были бы мышцы вот такие (смеется)! Я про скульптуру читаю, критически ее анализирую». По-моему, тогда он не очень вникал в то, чем я занимаюсь.

Когда вы учились, вас интересовало искусство Казахстана?

У меня была каноническая база от Древней Греции и Рима до современного китайского искусства, но при этом во всем этом силлабусе выпадала Центральная Азия и Казахстан, я искала информацию в интернете, но ее было мало, и меня это очень сильно заботило, почему так. Тогда-то я как раз наткнулась на работы Алмагуль Менлибаевой и влюбилась в нее, стала копить деньги, чтобы купить «Бабочки Айши Биби».

Главный «мотор» «Целинного» директорка Джамиля Нуркалиева, которую все зовут просто Джама (именно через «Д»), принадлежит к знаменитой музыкальной семье: отец - Турсынбек Нуркалиев, художественный руководитель балета в Астане, мать - балетмейстер Галия Бурибаева, двоюродный брат – самый известный казахстанский дирижер в мире Алан Бурибаев.

Джама окончила музыкальную школу-интернат для одаренных детей имени Куляш Байсеитовой по классу фортепьяно (позднее, уже в консерватории, она освоит еще и орган). Ее педагогом была, кстати, знаменитая Жания Аубакирова. О школе Джама вспоминает так: «Нас воспитывали бойцами. Из этого опыта я вынесла выносливость. Бег на длинные дистанции – моя специализация». Музыкальная карьера, правда, Джаму совсем не привлекала. Это, как она выражается, «работа один на один». Ей же хотелось общаться с людьми, писать. Коллеги по консерватории, конечно, крутили пальцем у виска.

В конечном итоге она стала делать передачу о культуре на телевидении, затем, в 2003 году, перебралась в Москву и устроилась на MTV. Но в Москве как раз в это время телевизор вышел из моды, а над умами и сердцами господствовали глянцевые журналы. И Джама начинает продюсировать модные съемки для глянца. В 2007 году первый главный редактор российского Tatler Шахри Амирханова приглашает Джаму в качестве редактора моды. Я в то время был главным редактором GQ. И там, в коридорах или в лифте издательского дома Conde Nast, мы с Джамой наверняка виделись (но оба об этом не помним).

В величественном бастионе гламура на Большой Дмитровке Шахри долго не продержалась, а у Джамы вскоре начался роман с французским музыкантом из электронной группы Air, и она перебралась в Париж. «Жизнь в Москве была на износ, в Париже я вдруг ощутила спокойствие», – признается Джама.

Она поступила на мастера в Paris IV и углубилась в изучение музыки и философии авангарда, которые в Алматы, конечно, не преподавали.

В 2008 году самая блестящая пара Москвы, миллиардер Роман Абрамович и его молодая жена Даша Жукова (тоже не бедная), открыли музей современного искусства «Гараж». Культура из вотчины разных маргиналов превратилась в мощный магнит, который притягивал деньги, власть и красоту. Переломным для Джамы стал 2009 год, когда ей позвонила Ксения Тараканова, красивая, богатая и весьма энергичная героиня Москвы эпохи жирного жира. Ксения предложила Джаме позицию креативной директорки в ее агентстве V Confession, которое специализировалось на мероприятиях, связанных с культурой. Джама оффер приняла и быстро влилась в арт-тусовку. Вскоре она уже занималась фандрайзингом для «Гаража».

У нее завяжутся близкие отношения с новым директором «Гаража» Антоном Беловым, который будет немало помогать советом и экспертизой в «Целинном». Именно Антон Белов при посещении «Целинного» в 2018 году найдет шедевр советского модернизма – панно Евгения Сидоркина, которое считали утраченным. Он постучит по гипсокартонной стенке и предложит ее сломать. При одной из реконструкций Сидоркина попросту замуровали. Но все это случится позднее.

В 2010 году Джама вернулась в Казахстан, и период странствий закончился. То есть она тогда еще об этом не догадывалась. Со своим новым другом они планировали вскоре перебраться в Нью-Йорк. Но оказалось, что дома сильно болен папа. И Джама осталась.

С Кайратом Боранбаевым мы встретились в дизайнерском офисе его компании по управлению активами «Алмалы» на Тимирязева. Огромный кабинет, облицованный деревянными панелями вишневого цвета, окна в пол, у письменного стола – фотографии семьи. На стене – знаменитый снимок Мухаммеда Али в обнимку с Пеле. Это очевидная дань двум спортивным страстям Боранбаева – футболу и боксу. На полках – факелы Олимпиад в Токио, Пекине и Париже. Не удивительно: Кайрат – президент Паралимпийского комитета Казахстана. Из книг, неожиданно, раритетное издание «Истории Византийской империи» Ф. И. Успенского (за ним гоняются библиофилы).

Как к вам попал «Целинный»?

В 2015 году мы искали площадку для открытия первого ресторана McDonald’s (в 2015–2022 годах Боранбаев – крупный франчайзи McDonald’s в Казахстане, России и Беларуси. – Tatler). Cо стороны корпорации было пожелание, чтобы здание было в центре Алматы.

В банке предложили три кинотеатра. Они к ним попали за долги и к тому времени не работали больше семи лет. Здания стояли в заброшенном виде, там жили собаки, кошки и непонятные люди. Все было в ужасном состоянии, но я купил. В двух я открыл McDonald’s, но про «Целинный» уже тогда понимал, что для ресторана он не подходит: слишком огромный.

Действительно, «Целинный», построенный в 1964 году, относился к кинотеатрам высшей категории и был рассчитан на 1536 мест, что делало его одним из самых больших в СССР. Боранбаев признается, что сразу стал думать о некоем культурном пространстве. Джама утверждает, что согласно первоначальному проекту «Целинный» должен был стать чем-то вроде трансформационного театра. Учитывая любовь Кайрата к театру – вполне логичное решение.

Некоторые советчики, конечно, уговаривали Кайрата снести здание и построить на его месте что-нибудь современное. Возможно, он так бы и поступил. Реставрировать существенно дороже, чем строить заново. Но вмешалась новая сила, о существовании которой Кайрат тогда не имел ни малейшего понятия.

Страна готовилась к ЕХРО, которое должно было открыться в 2017 году. Алима к тому времени уже вернулась в Казахстан и устроилась в Национальную картинную галерею в Астане. Однажды директор Центра современного искусства в Национальном музее, известный искусствовед Роза Абенова предложила ей созвониться с одной своей перспективной сотрудницей, которая тоже вернулась из заграницы и среди снежных, но в особенности идеологических сугробов Астаны чувствовала себя совсем не комфортно. Алиму набрала сама Джама. Это была именно она. Девушки не особенно долго разговаривали, но решили на следующий день вместе лететь в Париж. Джаме уже поручили разрабатывать концепцию павильона ЕХРО, посвященного современному искусству Казахстана. И она собиралась в Париж «для вдохновения». «Просто спонтанно договорились и полетели. Бывает же такое», - говорит Джама.

Алима вспоминает: «Мы вместе отправились в Fondation Louis Vuitton, в это очень красивое здание Фрэнка Гери в Париже, там была интересная инсталляция Олафура Элиассона (современный датско-исландский художник. – Tatler), и Джама говорит, как классно, если бы и у нас было такое место, как было бы круто! Я помню, мы стояли там на крыше, смотрели на Париж и мечтали. Это была радость взаимного узнавания: у нас было общее понимание современного искусства, общий вкус, общий взгляд. Мы просто сошлись в каком-то видении того, как нам хочется жить в Алматы, в Астане, в Казахстане, в каком обществе нам хочется жить». «Если честно, – добавляет Джама, – мы так ужасно позавидовали этому Fondation».

Вскоре у Алимы родилась дочь Амели, тем не менее она вместе с Джамой участвовала в подготовке центра современного искусства на ЕХРО и курировала там одну из выставок. Павильон оказался одним из самых успешных. Его посетили 350 тысяч человек за три месяца. «Для меня это было просто «вау», – вспоминает Джама. – Я подумала, что, оказывается, нет никакого барьера, что все эти рассуждения, дескать, публика не готова, что ей ничего не нужно и что людям не до искусства, когда есть нечего, – абсолютный bullshit».

Примерно в те дни Боранбаев позвонил дочери и рассказал о приобретении «Целинного» и о том, что ищет директора, обязательно девушку, которая смогла бы разработать концепцию культурного центра. Алима рекомендовала Джаму (самой Джаме она об этом даже не сказала). «Родители полетели в Астану, это было к окончанию ЕХРО, встретились с Джамой, и папа тогда ее пригласил». Джама хорошо запомнила тот день – 10 сентября 2017 года – важная дата в истории «Целинного».

Вскоре после этого определилась и судьба исторического здания бывшего кинотеатра. Кайрат принял решение снести аварийный объект, но Джама, понимавшая уникальную ценность советского модернизма Алматы, в слезах прибежала к Алиме, Алима позвонила папе, и «Целинный» был спасен. «Ключевое слово здесь «в слезах». Все, чего мы добивались в «Целинном», было в слезах», – замечает Джама. Она предложила Кайрату обратить внимание на британского архитектора Асиф Хана, который построил британский павильон для ЕХРО, а до того летний павильон Serpentine в Лондоне и много чего еще. Кайрат выбор одобрил, а с Асиф Ханом в процессе работы даже сдружился и среди прочего называет его лучшим гидом по архитектуре Лондона.

Парадоксальным образом Боранбаев, однако, ни в какую не собирался привлекать к «Целинному» свою дочь: «Она только окончила университет, 22–23 года, вышла замуж. К тому же я не хотел, чтобы люди говорили, будто я строю центр для дочки». В понятийном мире бизнеса это был весомый аргумент.

Мотив борьбы с отцом за отвоевание собственного пространства и собственной судьбы – довольно важная тема для Алимы. Это проявилось уже в момент выбора профессии. Теперь Кайрат, со слов дочери, говорил: «Ты сначала покажи себя в каком-то месте. Если будешь сильным профессионалом, я тебя возьму». Алима с обидой в голосе перечисляет все, чего она уже достигла после университета в профессии. Но Кайрат был непреклонен. Аргументы Джамы – «это не каприз, а ее профессия» и «она хочет заниматься в жизни только этим» – тоже не сработали. Прошло несколько лет, и лишь в 2021 году Кайрат наконец разрешил привлечь Алиму к проекту в должности художественной директорки. «Они меня обдурили и Алиму затянули, – смеется Боранбаев, но тотчас оговаривается: – Она на своем месте. Сегодня я многим девочкам своих друзей рекомендую идти на искусствоведение. Все-таки это формирует особого человека. Алима мне очень много подсказывает... Очень тяжело про дочь говорить».

Пост художественной директорки не означает, что Алима будет куратором «Целинного» (то есть кураторкой). Такой должности в центре не предусмотрено. Идеологи «Целинного» надеются стать горизонтальной структурой, которая превращает в проекты идеи, интересные обществу. Как это будет выглядеть на практике, скоро узнаем.

Джама довольно быстро отговорила Кайрата от идеи «трансформационного театра» и предложила ему концепцию гибридного арт-пространства. Она называет его «чистым». Здесь возможно все: выставки, театральные постановки, музыка, видео, инсталляции, перформансы, исследования, паблишинг, общение и обучение. «Мы создаем истории», – говорит Джама. Правда, разнообразие форматов арт-высказываний и исследований будет подчинено трем основным темам: экология, вера и гендер. Так идеологи «Целинного» формулируют самые горячие темы, которые волнуют общество.

Кайрату эта идея оказалась понятной. Он с самого начала не очень видел в «Целинном», например, музей: «Я был приятно удивлен тем, как выглядел Courtauld Institute в Лондоне, где училась Алима. У них университет находился внутри музея или музей внутри университета. У студентов был свой отдельный вход, они смотрели расписание, поднимались в залы, там ставили экран, преподаватель вел занятия, а зал на время лекции или семинара закрывали, чтобы люди не ходили. И тогда я понял, что пространство должно быть многофункциональным. Зачем еще один музей? Те, что у нас уже есть, и так стоят пустые».

Многофункциональность, или гибридность, – главное про «Целинный», что, кстати, позволило начать исследовательскую работу уже в так называемый номадический период, пока здание находилось на реконструкции. Алима поясняет: «Это не art for art sake, не искусство ради искусства, мы видим нашу задачу в создании одной большой экосистемы, элементы которой друг друга дополняют, поддерживают».

На вопрос, сколько вы вложили в проект, Боранбаев скромно отводит глаза и говорит: «Не знаю... да какая разница». Впрочем, про будущую финансовую устойчивость он более откровенен и называет сумму эндаумента – $20 млн, проценты с которой обеспечат жизнедеятельность центра. Когда «Целинный» за счет частных пожертвований сможет набрать 50% этой суммы, он готов внести другую половину. «Целинный» уже сейчас развивает программу патронов – друзей центра, которые помогают финансировать отдельные проекты.

Алима выросла в Лондоне, но осознанно вернулась в Казахстан. И Кайрат даже в шутку жаловался Джаме, дескать, что вы сделали с девочкой. Она теперь и в Лондон ехать не хочет. На сайте «Целинного» идеологи проекта подчеркивают его демонстративную локальность. Я спрашиваю Алиму:

Что для вас значит «казахскость»?

Мне 31 год, я поколение независимого Казахстана. Мои родители казахи. Но что это действительно значит? С одной стороны, есть тенгрианство. Допустим, мама печет казахский хлеб. В этот момент она проговаривает имена своих умерших предков. С другой стороны, мы и барана режем, и в мечеть ходим. И при этом Казахстан был частью Советского Союза, где религией, по сути, был атеизм. Или вот мама говорит, когда мы уезжаем: «Давайте присядем на дорожку». Это откуда?

«Целинный» только собирается искать ответы на вопросы, что такое Казахстан, как описать идентичность казахов XXI века. И этот ответ никогда не будет односложным. Но отказаться от поисков было бы даже не малодушием. «Конечно, есть прекрасные места, где можно жить в «сладком полусне», как говорил Ремарк, – признается Джама. – Но мы выбираем Алматы. На самом деле у нас есть огромный интерес к тому, как развивается наша культура. По сути, мы сейчас находимся в таком котле, внутри такой бурлящей субстанции, что было бы глупостью уехать».

Последний вопрос я задаю Кайрату: «Почему, как вы считаете, за 30 лет в независимом Казахстане не возникло потребности в создании таких институций?» Он довольно медленно и осторожно отвечает в том духе, что было много проблем, прежде всего материальных, обществу было не до этого, а потом вдруг жестко формулирует: «Сами ценности потерялись, – и продолжает: – Раньше у нас был музей Ленина, и больше никуда. Важно понять, что у человека должен быть выбор и возможность осознанно сделать собственные выводы. Мы ни за что не агитируем, мы ничего не хотим насаждать. Мы хотим помочь людям думать и принимать самостоятельные решения».