Когда она говорит о себе, металл в ее голосе не слышен, и вообще трудно заподозрить в этой хрупкой молодой женщине обладательницу сильнейшего оперного вокала и мать четверых детей: старшему – 25, младшей – 15. Вся ее жизнь – это нескончаемая череда свершений в самых разных сферах. В юности она играла в большой теннис, становилась чемпионкой в своей возрастной категории – и в таком же наступательном духе воспитывает детей, хотят они того или нет. Все они окончили музыкальную школу при Венской консерватории, все пианисты, дочь к тому же чемпион Европы по спортивным бальным танцам, младший – перворазрядник по шахматам и вдобавок служит домашним концертмейстером. «Я согласна с тезисом о том, что в оперном пении все решают десять процентов таланта и девяносто процентов труда, – рассуждает Айгерим. – Когда в тебе заложен хороший голосовой материал, это, собственно, и есть талант. Все остальное – ежедневный вокальный тренаж, разучивание партий, работа над актерским мастерством. Отдельно я беру уроки для того, чтобы петь на итальянском и французском без акцента. Ежедневно занимаюсь спортом. Найти бы силы, как все это выдержать. Это очень сложная профессия с массой ограничений: холодные напитки, острая еда – все это влияет на твой голос как биологический инструмент. Даже если ты просто не выспишься, ты уже не звучишь. У нас есть такое понятие, как голосовая диета. Например, если завтра у меня концерт, то сегодня, по идее, я не должна ни говорить с вами, ни тем более петь. Но у меня сегодня утром была репетиция и вечером будет еще одна, и я не могу позволить такую роскошь, как полностью посвятить себя молчанию».

Я спрашиваю ее про всякую другую непременную роскошь музыкальной богемы – тот же алкоголь. «Пить в день спектакля «для разогрева» – это какой-то миф, – качает головой Айгерим. – Этого просто категорически нельзя делать. Даже если ты выпиваешь за день до выступления, это огромный риск в нашей профессии: по сути, кислота может сжечь твой биологический инструмент». – «А как же, – говорю, – Синатра пил – и ничего». – «Во-первых, эстрадная техника отличается от нашей, оперной, и мне, например, сложно петь эстраду, – парирует Айгерим. – Кроме того, все индивидуально, просто лично я чувствую, что это плохо влияет на состояние моего инструмента». – «А вы не ощущаете, спрашиваю, некоторого снобистского превосходства над певицами, скажем так, менее строгого жанра? Вот, к примеру, на открытии Tatler пели вы и еще певица Kovacs – ну очевидно же, что на фоне вашего академического вокала ее исполнение при всем уважении кажется симпатичной самодеятельностью?» – «Ну нет, – качает головой Айгерим, – я ценю всякий вид пения, кроме того, я же сама училась петь именно народную музыку, участвовала в куче конкурсов в детстве. Меня, кстати, часто приглашают на свадьбы и тои, но, к счастью или к сожалению, я, как правило, отказываюсь: не люблю, что люди едят, когда я пою, для меня это как-то очень энергозатратно, хотя с коммерческой точки выгодно». Спрашиваю, а спела бы она на инаугурации Трампа. «О, ну конечно, – смеется певица и парирует: – Но это же не частное, а государственное мероприятие. А вообще, меня постоянно зовут на разные правительственные концерты. У меня и медаль есть от нашего президента».

Помимо собственно металла в голосе опера требует навыков драматической актрисы – не зря в 2022 году Айгерим получила премию Ticketon в номинации «Актриса театра» – удостоилась она ее за роль в «Борте», работая ведущей солисткой в Туркестанском музыкально-драматическом театре, за что безмерно благодарна тогдашнему директору театра Айнур Копбасаровой и преподавателю Ерлану Карибаеву. У Айгерим есть даже некоторый киношный опыт – в 13 лет снималась в фильме «Юность Жамбыла», в 20 сыграла в сериале «Ангелочек», а сейчас выходит драма «Шок», по-казахски это значит «уголек». Однако искусству драмы она, по собственному признанию, училась не на съемочных площадках.

«Когда я участвовала в постановке «Кыз-Жибек» в сложной сцене в четвертом акте, где нужно было проклинать убийцу моего возлюбленного, режиссер сразу спросил: "Кто это, откуда она это знает?" – рассказывает Айгерим. – А я все это пережила. В моей жизни не все было так гладко, как может показаться. В 16 лет я вышла замуж, в 17 родила первого сына. И все, чем я так любила заниматься в плане музыки, к сожалению, отодвинулось во времени. В том браке я шесть лет была жертвой очень сильного абьюза. Первый муж был старше меня на десять лет, и я пережила такие эмоции, что с тех пор там, где надо заплакать на сцене, я так зарыдаю, что всех проймет, а уж если прокляну, то любой поверит». Когда Айгерим произносит эту фразу, на глазах у нее действительно наворачиваются слезы. «После первого брака я не успела даже в себя прийти, как встретила нового прекрасного мужа, который во всем меня поддерживает, – продолжает она. – Муж мой занимается бизнесом, никакой связи с миром искусства у него нет. Он больше меня нервничает на моих выступлениях. Я помню свой первый спектакль на большой сцене в 2018-м, когда он так переживал, что даже не мог в зал зайти, его трясло. Потом он пришел с огромным букетом, со слезами на глазах и сказал: «Я горжусь тобой, ты сделала это».

Я спрашиваю Айгерим, не был ли суров к ней оперный мир как к вновь прибывшей. Конечно, балетная среда славится куда большей жестокостью, что хорошо известно как по фильмам типа «Черного лебедя», так и по реальным историям с обливанием кислотой. Но и у оперных не все так просто – в той же La Scala запросто могли освистать и закенселить неугодных певцов, да и вообще.

«Я наслышана о легендах про жестокую конкуренцию оперного мира, но на себе ничего подобного не испытывала, – признается Айгерим и, прищурившись, вспоминает: – Хотя был случай. Недавно мне принесли в гримерку чай, который я не просила. Я немного насторожилась, но отказать было неудобно, и я глотнула. Мне стало плохо. Я, конечно, думаю, что это скорее психосоматика и я сама себя накрутила. Как бы там ни было, меня стало всерьез подташнивать, а через десять минут начинался спектакль, причем премьера. Тут я сразу в полной мере осознала справедливость нашего поверия насчет того, что сцена лечит. Там еще была крайне сложная вокальная партия на переходных нотах плюс непростые сценические задачи – а меня в этот момент чуть не рвало. Но в процессе спектакля становится уже ни до чего».

Музыкальная стезя Айгерим неразрывно связана с семейной. Даже ее переезд в Вену был в первую очередь обусловлен небольшими астматическими проблемами у сына – врачи посоветовали сменить обстановку. Она вспоминает: «Вена очень помогла, потому что в Алматы я не могла толком собраться, хотя и пыталась брать частные уроки в консерватории, но отсюда как-то не получалось стартовать по-настоящему. В Казахстане все-таки отвлекают многочисленные родственные мероприятия, а в Европе я всю себя посвятила детям и саморазвитию. Но дети постоянно просились назад в Алматы, и сейчас они не хотят никуда отсюда уезжать. В принципе, мы все с радостью вернулись. Хотя у меня остаются определенные планы на Европу, но многое зависит от детей. Старший у меня в США, второй поступил в магистратуру в Великобритании, младший оканчивает школу в этом году, а дочке остается еще два года, и все зависит от нее. Мне самой нравится жить в Алматы – просто сходить в горы, покататься на лыжах. Я каждый день стараюсь делать свои 15 тыс. шагов на терренкуре – в Европе не везде есть такая возможность, во всяком случае, в Вене я такой не обнаружила. Экология в Алматы, конечно, огорчает, что сказывается на иммунитете,
особенно важном для пения».

В 2019 году Айгерим записала в Италии всего за пару дней (оркестр дорогой, дольше сложно было себе позволить) свою единственную пока пластинку – с одной целью: «Мой папа, который в прошлом году ушел из жизни, всегда мечтал быть певцом, учился на вокальном отделении, за что мой дед его, разумеется, наказал камчой по возвращении в аул. Так папа бросил творчество и поступил в КазГУ на юрфак, но всю жизнь надеялся, что кто-то из детей подхватит его страсть к пению. Поскольку я рано вышла замуж, папа решил, что на мне в этом смысле можно ставить крест. Сестра моя великолепный кюйши, играет на домбре, но тоже не стала музыкантом. Поэтому, когда я в 33 года решила заняться оперным пением, папа был абсолютно счастлив, но уже физически не мог никуда вылететь на мои концерты. И я записала диск, чтобы он успел послушать меня дома».

Слушая Айгерим, поневоле следишь за ее интонациями – она почти не раскрывает свой голос как главное оружие и о своей манере одеваться болтает так же просто, как и о предстоящем статусе оперной дивы: «Мне помогает подбирать образы моя подруга-стилист Гульмира Буркитова. А еще как-то я купила у Лилии Рах невероятное платье
Marchesa из какой-то музейной коллекции – это было, наверное, главное мое приобретение в плане сценического образа. Вообще я с легкостью нахожу себе наряды в Европе, в той же Galeries Lafayette. А из местных дизайнеров – Arunaz. Я люблю подбирать наши национальные аксессуары в дополнение к моим вечерним платьям. Например, к платью Dolce & Gabbana, в котором я пела на открытии Tatler, накидку мне сшили наши дизайнеры».

Нотка того самого металла слышится, только когда мы уже заканчиваем беседу и Айгерим как будто вскользь заговаривает о главном, о миссии, которая выше ее собственной карьеры и имени.

«Моя история уникальна тем, что она может помочь женщинам, которые привыкли жить в нашей сложной системе, не могут себя найти и проявить из-за жизненных обстоятельств. Я в данном случае просто пример того, что в жизни все возможно, причем в любом возрасте – и в 33, и в 41, как мне сейчас. В конце концов, Кабалье пела и в 70».