Лариса Пак о важности семейных рецептов для сохранения памяти
Три года назад я жила и работала в США в стартапе по доставке продуктов питания. Я буквально работала на складе, полном съестного, но каждые выходные после занятия пилатесом я ехала на микро-мини-купере в Мекку Моей Еды, H-Mart. H в названии этой сети супермаркетов, специализирующихся на азиатской кухне, означает корейское han ah reum – «рука, полная продуктов». По иронии судьбы незадолго до этого в Штатах вышла книга «Плачущая в H-mart» – о корейской эмигрантке, которая скорбит об умершей матери, приходя в магазин. И хотя мои ощущения, подобно чувствам главной героини, тоже были связаны с едой и причастностью к культуре, я искала там не воспоминания, а утешение.
Я довольно быстро поняла, что в белой во всех отношениях Америке мне не хватает чувства дома, расслабленного выдоха, ощущения, что я «одна из многих». В этом белом до мозга костей штате Америки я почти всегда была единственной азиаткой. Единственным скромным утешением стала крошечная пилатес-студия, но и там моими соседками были блондинки с ковриками для йоги.
H-mart стал мне домом вдали от дома: он напоминал алматинский Зеленый базар своими бесконечными полками пышной зелени, рядами корейских салатов, возможностью найти скидочный deal на суповые плошки, запахом сырого мяса. Но, самое главное, он давал мне возможность «быть своей». Я заходила в павильон размером с футбольное поле, где кожа 100% «игроков» была всех оттенков «желтого»: бангладешцы, вьетнамцы, тайцы… Однажды я даже встретила там эмигрантов из Алматы. Я узнала их по экстерьеру: они по-деловому торопливо сканировали взглядом полки, пришаркивали в сандалиях, надетых на носки, семенили и подпрыгивали между рядами, как стая уточек.
Я скучала по Алматы и быстро поняла, что самый простой способ заглушить тоску – утешительная, «комфортная» еда. Не знаю, как работают механизмы сентиментальности, но в ход шли как пурпурные борщи, так и хлюп-чпок-фунчозы. Однажды я впервые в жизни пожарила на Наурыз пузатые баурсаки. Коллеги тут же сравнили их с мексиканскими пончиками и посоветовали присыпать сахарной пудрой, да погуще.
1 / 1
Что такого особенного в еде и воспоминаниях, которые она вызывает? Может быть, еда – это любовь, которая проникает в человека сначала с материнским молоком, а затем – с блинчиками и бешбармаком?
Однажды мы делали видеопроект, в котором люди делились своими воспоминаниями о том, как их «любили» едой бабушки и дедушки, мамы и папы. Мой товарищ Арсен рассказывал, как его дедушка делал на семейные сборы таба-нан – кислый хлеб в форме большой лепешки, испеченный на костре из кизяка. Дед делил между внуками обжигающие ломти таба-нана, и это стало самым дорогим воспоминанием из детства Арсена.
Другая участница – Зарина – рассказывала, как летом ездила к бабушке в Казань, где та готовила ей зур-байлиш, татарский закрытый мясной пирог. Хрустящая корочка песочно-дрожжевого теста золотилась снаружи и набухала от булькающего бульона изнутри. Пирог открывался, словно коробочка, когда бабушка надрезала запеченную крышку из теста. Она у нее никогда не ломалась.
Некоторые воспоминания неотделимы от ностальгии, так как воспоминания о еде вызывают тоску по дому и бросают ей вызов. Ностальгия по еде может быть связана не с физическим местоположением или конкретным моментом, а с определенными ароматом, вкусом и текстурой. Что удивительно, эти чувства разделяют не только конкретные люди, но сообщества и целые нации. В Нью-Йорке есть популярный магазин «Ташкент», где салат оливье и корейская морковка соседствуют с пловом и самсой. Что это, если не слепок коллективной пищевой памяти?
